Габриэль плачет от жалости к себе, от того, что не может успокоить собственную необузданную ярость, до боли сдавливая коленями бедра молчаливой Эмили, руками сжимая запястья, зная, что вскоре красные пятна превратятся в фиолетовые синяки, но... Не может остановится.
Глаза цвета неба напротив собственных почти желтых смотрят с прежним, давно уже привычным безразличием, и только складка на лбу и слегка приподнятый уголок губ дают понять, что тело под ней все еще может чувствовать боль. Она всхлипывает, давясь новым приступом слез, внезапно приходя в сознание, и сбивчиво шепчет "простипростипрости", в отчаяние дергая себя за растрепанные черные волосы, стараясь успокоить боль душевную болью телесной, забыть очередной срыв и ни за что не допустить этого снова, но Эмили судорожно выдыхает и едва было отступившая ярость появляется вновь, эхом отражаясь от стен звуком пощечины. Хлесткая, данная тыльной стороной ладони и оттого еще более обидная, она оставляет красный след на лице ее любимого человека и действует как ушат холодной воды: теперь Габриэль опять прежняя, презирающая саму себя, шепчет все те же сбивчивые извинения, трепетные признания и, порой срываясь на отчаянный крик, зовет Эмили "лживой сучкой" и "продажной дрянью", сама не понимая смысла сказанных обидных слов, не прекращая вести руками по телу, забираясь под мешковатую белую кофту и сдавливая руками груди-персики; губами томительно, болезненно нежно, касаться свежих ран и старых шрамов, проклиная все и вся, собирая, как утренню росу, свои и чужие капли слез с бледной кожи.
Габриэль знает, что сегодня опять попытается убить себя, возможно, шагнет из окна 10 этажа, или, быть может, выйдет на проезжую часть, а Эмили - пойдет следом за ней, смотря печально и готовясь к собственной гибели. С синяками по телу, с разорванной в периоды психоза одеждой и еще горячая после их горького секса. И Габи отступит, едва представив себе ее хрупкое тело в окружении погребального саванна, расплачется, как пятилетний ребенок и будет доверчиво прижиматься к столь знакомой, родной и любимой Эмили, не видя, а чувствуя каждым сантиметром кожи ее печальную улыбку, слыша один стук сердца на двоих.
А завтра все повторится вновь, поддерживая хрупкое равновесие. Потому что нельзя настолько сильно и ярко любить, ненавидя в душе. Потому что у круга нет начала.
28.06.12

***

Порой Габриэль казалось, что Эмили не человек, а кукла. Пустая, бездушная оболочка ослепительно идеальной красоты, с белоснежной кожей, волосами из золотых нитей и с застывшим вечной маской безразличием на милом личике. Такие лица у манекенов, что стоят в каждом отделе торгового центра через дорогу, рекламируя красивые и модные наряды, подчеркнутые накладными ресницами и побрякушками. Она наблюдает за ее тихой размеренной неэмоциональной жизнью и поражается тому, как может любить подобное существо. Куклу. Неживую. Холодную.
Она часто думает об этом, но потом, прерывая саму себя, комкая нить размышлений, вспоминает, как ярко на коже Эмили видны следы от поцелуев-укусов, какой горячей она становится, стоит только прикоснуться, как пылают ее щеки от стыда, когда они целуются прямо за дверью аудитории, из которой вот-вот выйдут студенты…  А с воспоминаниями приходит и понимание. Она любит в ней все, начиная от равнодушного взгляда и заканчивая вечно искусанными обветренными губами, любит из-за того что Эмили не отталкивает, не говорит «нет» и не отрицает простых истин их сложной химии.
Просто любит. Так, как умеет.

***

Эмили знает, что Габриэль не может начать жить по утрам без кружки черного кофе и вечно недовольно бурчит по поводу «растворимой гадости», мысленно пересчитывая остатки стипендии, желая наконец-таки взять нечто нормальное. Поэтому, когда Эмили встает на пару часов раньше, желая сварить самый настоящий экстпрессо, процесс превращается в катастрофу, маленький апокалипсис и конец света масштаба их кухни. Глупо было полагать, что человек, едва научившийся пользоваться неэлектрическим чайником, сможет сварить кофе в турке.
Габриэль выскакивает на шум, заспанная и растрепанная, смотрит по сторонам, видя и опрокинутую посуду, и разлитый недоваренный кофе, но тщательней всего рассматривает саму Эмили, замечая обожженные пальцы, догадываясь о том, что произошло. Она опускает голову, что-то недовольно бурча, а ее плечи трясутся от едва сдерживаемого нервного смеха. Она любит смеяться над глупостью и невозможностью Эмили жить в одиночестве, и сегодня все закончится по-старому: Габриэль обработает ее боевое ранение, обязательно дуя на поврежденное место, даже если Эмили уже совсем-совсем не больно, а потом сама уберет последствия мини-погрома, и, почему-то, просто скажет «спасибо».
И улыбнется. Так, как умеет только она. Одними глазами. И Эмили снова увидит радугу в отражении осени ее взгляда.
28.06.12